Статья Юрия Бондаренко «Куда плыть нашему образованию?» поднимает важную и болезненную тему - вытеснение мировоззренческого измерения из программы вузов. С этим трудно не согласиться. Однако при внимательном чтении возникает ощущение, что под словом «философия» автор по-прежнему подразумевает в основном одну, хорошо знакомую традицию - философию марксизма, пусть и в ослабленном, постсоветском виде.

Понятийный аппарат, исторические аналогии, сами болевые точки рассуждения выдают именно эту оптику. История КПСС, диамат, истмат, научный атеизм упоминаются как утраченная, пусть и проблемная, но всё же цельная система сопровождения студента «по жизни».

В связи с этим у меня возникает закономерный, принципиальный для меня вопрос: не была ли сама эта мнимая цельность частью проблемы?

Философия по своей природе не является обслуживающей дисциплиной при идеологии. Она шире, глубже и, в известном смысле, опаснее. Она начинается не с готовых ответов, а с вопросов - с удивления, сомнения и поиска оснований. В этом смысле философия Платона, Аристотеля, Августина, Фомы Аквинского, Канта, Паскаля или даже Ницше не менее, а зачастую и более мировоззренческая, чем весь корпус советской философской пропедевтики.

Да, в философии есть место для разных мнений. Но это не означает, что все они равноценны или одинаково плодотворны. Университет - не музей идеологий и не архив прошлого. Его задача - учить различать, а не просто перечислять.

В этом контексте идея факультативных форм мировоззренческой работы с молодёжью действительно заслуживает внимания. Однако сразу возникает более острый вопрос: чему именно учить? Продолжать ли воспроизводить язык и схемы XIX века, рождённые в совершенно иной социальной и культурной реальности, или обратиться к тем традициям, которые столетиями формировали само понятие образования?

Почему, например, вместо очередного пересказа марксистской критики государства не предложить студентам «Политику» Аристотеля - не как догму, а как живой текст о природе общности, цели государства и ответственности гражданина? Почему не обсуждать добродетель, общее благо, естественный закон -категории, без которых любые разговоры об этике и обществе неизбежно превращаются в риторику?

Опыт Запада последних десятилетий показывает: мировоззренческий вакуум не остаётся пустым. Его заполняют суррогаты - идеологизированные версии этики, культуры, идентичности. Мелвин Тинкер (написал по этому поводу статью: Эта отвратительная сила. Как был потерян Запад), называет это «культурным марксизмом» - не как академическую теорию, а как мировоззрение, проникающее в образование, искусство и общественную жизнь, вытесняя сам вопрос о реальности и смысле другим вопросом - о власти и подавлении.

Парадоксально, но попытка спасти образование через возвращение к привычным идеологическим формам лишь усугубляет ситуацию. Философия, лишённая онтологических и антропологических оснований, действительно легко превращается в «антифилософию», чего справедливо опасается и сам автор. Но выход здесь - не в ностальгии, а в расширении горизонта.

Философия должна быть живой - а значит, рискованной, честной и открытой. В том числе к тем традициям мысли, которые долгое время были вытеснены или объявлены «несовременными». Без этого никакая интеграция в мировое образовательное пространство не спасёт, потому что проблема заключается не в количестве часов, а в понимании того, ради чего мы вообще учим думать.

Проблема здесь не в том, что философы якобы должны обладать истиной, а в том, что философия невозможна без признания самой возможности истины. Речь идёт не о готовых ответах, а о направлении поиска. Если истина полностью растворяется в интерпретациях и перспективах, философия теряет ориентир и превращается в культурную практику без познавательных обязательств. Спор в таком случае исчезает не потому, что достигнуто согласие, а потому, что больше не о чем спорить всерьёз.

Отдельного внимания заслуживает тема искусственного интеллекта, затронутая в статье. Здесь автор справедливо акцентирует этическое измерение, без которого любые разговоры о цифровом будущем теряют смысл. Однако именно здесь особенно ясно видно, почему этику невозможно «сконструировать» заново или вывести из технических регламентов. Этика не возникает с нуля - она всегда является плодом длительного философского и культурного опыта.

Вопросы ответственности, вины, свободы и выбора не решаются алгоритмами и не поддаются полной формализации. Именно поэтому размышления Кьеркегора о личной ответственности, гегелевское понимание этики, как формы исторической жизни, и опыт Бонхёффера, принимавшего решения в условиях морального предела, оказываются столь актуальными для эпохи искусственного интеллекта.

ИИ вновь возвращает нас к старому философскому вопросу: кто такой человек и в чём состоит его уникальность?

И здесь философия нужна не как украшение учебного плана, а как пространство, в котором сохраняется и передаётся опыт человеческого выбора, чего машина принципиально лишена.

Философия ценна не тем, что даёт окончательные ответы, а тем, что не позволяет нам заранее отказаться от самого вопроса о том, каков мир и каково место человека в нём.

Коммунисты учили, как делать, чтобы не вызывать вопросы "наверху". А традиционно философия - это научить, как думать. Вообще думать. Осмысливать бытие. Ценности. Отсюда вытекает и этика. Коммунистическая философия этику воровала у других. Например, у христианства. Но не показывала путь или исходники. Поэтому я согласен отчасти, что философия в вузах нужна. Но не согласен, что нужна марксистская.

Вместе изменим жизнь к лучшему