А ХОРОШО ВСЕ-ТАКИ, ЧТО КОРОВЫ НЕ ЛЕТАЮТ!

Всякая работа – она своего требует. Одна – головы. Другая – наоборот. А третья преимущественно – груди. Представительной и, не поймите превратно, большой. Так уж у них, у секретарей, принято. Чуть что – и грудью за народ. Бывалыча, родимый аж пищит, а он знай напирает: “Даешь по требованию трудящихся улицу Старшего Брата в улицу Младшего Сына!”
Пока народ головой вертит, кто это, мол, требует, решение, глядишь, и проскочило. Благо верхи завсегда в таких вопросах низы поддержать готовы.
Иной раз там никак больше не могут, а тут ни за что уже не хотят. Все искрит, не ровен час задымится. Вот тогда его выход. Грудь вперед, голос трубный: этим сочувствие, тем понимание, бабам – цветы, дитям – мороженое.... Это вам не фунт изюма – взаимное трение в скольжение превращать!
Одна беда, не ценят, говнюки! Он тут давеча стройку остановил, заслонил привычно, сами знаете чем, детей одаренных, так никто и не заметил. Одаренные в голос воют, что все равно за шумом отбойных молотков музыки не слышно. Щелкоперы и бумагомараки целыми стаями кружат, каркают и марают. Не только бумагу, но и репутацию, понимаете.
Одна маленькая птичка без ума без памяти на лету уронила, мол, офигел вконец радетель, челобитные под сукно прячет. А у него и сукна-то нет. Истерлось под локтями в прах. И письма жалобные он у себя не держит. Зачем, если печать этажом выше хранится? Там и стол побольше, и сукно поглаже.
Слово не воробей. Сказать не хитро. Тут аж дыханье сперло, эдакую ответственность на себе держать. А они порхают вокруг и капают. Жалко атланта, мужик-то он ничего, добрый. Положил бы от греха, а то пролетит чего покрупнее – зашибет ведь.

Андрей ЛЮБАРСКИЙ