Слова “экстремизм”, “радикализм” и “терроризм” сегодня на слуху. Порою кажется, что всё это – одно и то же. И есть ли что-то общее между так называемыми экстремалами и экстремистами? Образно говоря, экстремалы – те кто в первую очередь щекочет свои нервы, а экстремисты – чужие. Вообще-то, пришедшее к нам из латыни слово “экстремизм” означает “крайний”. Экстремалы – просто любители острых ощущений, балансирующие на грани допустимого риска. Экстремисты же - те, кто ради достижения своих или не всегда осознаваемых чужих целей готовы пойти на самые крайние меры, включая и терроризм. Специалисты выделяют, прежде всего, экстремизм политический, этнический и религиозный. Но было бы небесполезно хотя бы взглянуть - в каких обличьях или личинах перед нами являются все эти виды экстремизма, особенно тогда, когда последний перерастает в терроризм.

Первый лик или личина – это строго законспирированные и, возможно, немногочисленные и весьма далёкие от собственно народных масс организации. Русских народовольцев 19-го века было ничтожно мало, но они смогли пролить немало крови и убить самого царя. Поистине идеи могут стать страшной, чудовищной силой. Ведь убийцы не были безнравственными, не были закоренелыми преступниками.

Второй лик, словно в фантастическом ужастике, прорисовывается в своего рода питательном для преступной среды “бульоне”. Забить до смерти, пронзить ножом иноверца или инородца, брать в заложники беременных женщин и детей, а потом стрелять этим детям в спины нормальный человек просто физически неспособен. Поэтому, как ни банально, но самая обычная, заурядная преступность – это гидра, на теле которой всегда способны вырастать всё новые и новые головы и политического, и этнического, и религиозного экстремизма.

Но, быть может, ещё более страшен третий лик экстремизма, ибо он показатель того, во что способен превратиться любой или почти любой из нас, оказавшись человеком толпы. К сожалению, минувший век, и начало нынешнего пестрят примерами такого рода. И как это ни печально, слишком уж часто бушующие толпы подвигаются на убийство и погромы вроде бы “святыми” религиозными или национальными чувствами. Так, было в 1947 году, когда в столкновениях индусов и сикхов с одной стороны, и мусульман – с другой погибло 250 000 человек, а по другим данным - даже 400 000. Так было в независимом Пакистане, где уже в столкновениях между самими мусульманами - суннитами и шиитами - лишь за последние годы погибло 4000 человек. Похожую картину мы наблюдаем в Ираке. Очень и очень непростая ситуация в России, где, правда, сейчас преобладает не столько религиозный экстремизм, сколько этнический.

Основы же этой ужасающей драмы нашей эпохи, как замечают специалисты, в немалой мере - в таянии веры в то, что с помощью закона можно решить и свои личные, и общественные проблемы. И наше нынешнее искусство весьма и весьма этому споспешествует. Что ни боевик – то герой, который и следователь, и судья, и палач одновременно. Ну как тут устоять, если мы изо дня в день видим подобное и привыкаем к такому слиянию ролей, как к чему-то столь же естественному, как весенние сосульки под крышами?

О бесчисленности же глашатаев новых истин и говорить не приходится! А ведь ещё мыслители минувших эпох заметили: можно иметь дело с прагматиком и лицемером, который способен отступить перед целесообразностью, но нельзя повлиять на фанатика, убеждённого, что его безумства одобрены Богом, или, добавим, законами истории или интересами нации.

У нас сейчас стало модным говорить о религии, духовности, идеалах. Но идеалы идеалам рознь. Да и духовность, и религию мы понимаем по-разному. Недаром в историю вошла старушка, подкладывавшая хворост в костёр Яна Гуса, чтобы вернее попасть в рай. Религия – меч обоюдоострый; и дай нам Бог умения и такта идти вместе с теми служителями культа и веры, которые готовы обратить это меч не на разлад и войну, а на защиту мира. Но ой как непросто это делать в нашей, такой многослойной жизни.