ДЖАВДЕТ, ТЕБЯ ЖДУТ НА АЛЬ – ФАРАБИ ЗА «ЮБИЛЕЙНЫМ»!

В каждом городе, в каждом поселке, в каждой эпохе есть   любимые народом символы. О них знают все, начиная с президентов и заканчивая грудными младенцами. Символом «благополучной» советской эпохи стал поголовно любимый  всеми космонавтами первый приключенческий фильм социалистического романтизма «Белое солнце пустыни». Символом советской рачительности, бережливости стал поголовно любимый костанайскими алкашами, студентами и бомжами пункт приема стеклопосуды, а попросту ларек, жалобно торчавший между всегда респектабельным «Юбилейным» и хрущевской жилой двухэтажкой.

Шло время… Фильм навсегда сошел с экранов кинотеатров,  на телеэкранах стал появляться все реже,  реже, не выдерживая конкуренции с боевиками, триллерами, милицейской чернухой… Хлипкий ларек медленно, но верно разрушался от ветхости и от осознания своей неожиданной ненужности: стеклянные молочные бутылки вдруг повсеместно исчезли, майонезные баночки стали слишком дешевыми, чтобы кто-то вообще их учитывал, а бутылки под спиртное стало легче сделать вновь, чем собрать старые и отправить их на соответствующие заводы.

О фильме и ларьке несколько поколений костанайских гомо советикус вспоминало с грустными вздохами и искренним ностальгическим теплом. Они были еще и символами их, этих поколений, беззаботной и оптимистической молодости.

И вдруг недели две-три назад – символы …объединились! Многая лета тебе, госпожа Конкуренция! Прежний ларек, медленно и долго реанимируемый, вдруг предстал на нашей Аль-Фараби продуваемой ветрами … верещагинской таможней из «Белого солнца…» с забором, газончиками и дорожками перед входом (павлины, ау!), с хитрыми проемами-бойницами под крышей: хоть пулемет приладь, хоть гранатомет; хитрым полукругом барной стойки, будто бы сделанной из тех самый злополучных цистерн, в которых товарищ Сухов спасал гарем совсем не товарища Абдуллы.  И теперь сквозь верещагинскую «таможню» кто только не проходит за день. Я бы не удивилась, если бы туда в поисках Джавдета завернул Саид.   И конечно же, не удержался бы, чтобы не опрокинуть пару кружечек рудненского светлого за 40 тенге поллитра или чимкентского за 70, или на худой конец «7 бочек» за 75… и непременно с сочным шашлычком из свинины по 180, который за 15 минут поспеет тут же на его глазах. И вынесет все это аппетитное благоухание в своих маленьких ловких ручках …Гульчатай. В джинсиках и с кудряшками. Тихо попросит вначале расплатиться, и только потом все водрузит   на стол. Саид будет напряженно всматриваться в лица сидящих за семью коваными столиками. После пятой кружки  рудненского, чимкентского или семибочечного он, скорее всего, обнаружит здесь и товарища Сухова,  и красноармейца Петруху, и «таможню Верещагина». А если в его гладко выбритую голову придет вдруг идея выпить бутылочку шампанского за 600 тенге, вина за 560 или неоднократно арайской водки за 40  тенге  100 грамм, «Вимпекса» по  50 или 70  за столько же, то Джавдета он найдет здесь же под своим или другим железным столиком. …Под современные западные хиты,  неистово моля: «Ваше благородие, госпожа удача! Для кого ты добрая, а кому – иначе…» Эх, Верещагин, и ты не устоял… А как же держава? Неужели уже не обидно? Тогда кому ж обидно?

Дора Голодная

версия для печати  
отправить статью по e-mail