ВАСИЛЬ БЫКОВ: "ВОЗВРАЩАЮТСЯ ЗНАКИ БЕДЫ"

22 июня в 20 часов 15 минут в реанимационном отделении онкологической клиники в поселке Боровляны под Минском на 80-м году жизни умер народный писатель Белорусcии Василь Быков.
Несколько последних лет он жил сначала в Финляндии, потом в Германии. В прошлом году переехал в Чехию по приглашению тогдашнего президента Вацлава Гавела. В этом году он перенес две онкологические операции в Праге, а в последние недели лечился в Беларуси. 19 июня Василю Быкову исполнилось 79 лет. И очень многие в Беларуси отметили эту некруглую дату как настоящий юбилей. Знали, что Быкову осталось немного. В Стародорожском районе Минской области на территории частного музея в день рождения писателя поставили ему памятник — при жизни. Успели…
Быков всегда поддерживал тех, кто находился в оппозиции к президенту Александру Лукашенко, за что тот просто не переносил писателя. Однажды, когда у Лукашенко спросили, почему у него плохие отношения с Быковым, он ответил: «Да вы что, я вырос на его стихах!» Василь Быков никогда не писал стихов. Только прозу, в основном о войне: «Журавлиный крик», «Третья ракета», «Альпийская баллада», «Сотников», «Обелиск», «Дожить до рассвета», «Волчья стая», «Пойти и не вернуться», «Знак беды»…
Быков, как и хотел, умер дома. Особым знаком стало и то, что умер народный писатель 22 июня, в день начала войны, которая была главной темой его произведений. В феврале корреспондент «Известий» Александр Архангельский встретился с писателем. Судя по всему это — последнее из опубликованных интервью с писателем.

«ЭЛЕКТОРАТУ НЕ НУЖНЫ ИДЕИ»

—Возвращается нечто большее, чем коммунистические знаки и символы. В Белоруссию уже вернулась настоящая советская власть. А в Россию возвращается имперская идея (Быков говорит с ударением на первом слоге: «имперская»). Вот это и есть настоящий знак беды, который не хочет оставить бедную Россию в покое. В питательном бульоне этой идеи «варятся» мечты о Сталинграде, о красном знамени, о памятнике Дзержинскому, об интеграции с Белоруссией, а дальше — о присоединении Украины и о восстановлении Советского Союза…
—Да не будет никакого Советского Союза…
—Это правда, восстановить его не удастся, — но не потому, что этого не хотят, а потому что время империй ушло. — А как же Америка?
— Она вмешивается в чужие конфликты ради своеобразно понятого мирового порядка. Главное для нее сейчас  — не нефть, а великий возмутитель мирового спокойствия Саддам Хусейн. Который до сих пор является другом России. Вот как. До сих пор. И с нынешним белорусским режимом у вас отличные отношения.
—Вряд ли мы с вами по-разному относимся к господину Хусейну или товарищу Лукашенко. Но, положа руку на сердце, разве они узурпаторы власти? Разве народ — иракский, белорусский — в массе своей не поддерживает их искренне? Кого поддерживает белорусский народ, с тем и приходится иметь дело.
—Наверное, поддержка есть. Как есть она у полковника Каддафи или у Фиделя Кастро. Что касается Лукашенко, то его первичное избрание несомненно. То были чистые выборы. Другое дело, что на выборы ходит около половины избирателей, еще чуть больше половины голосует «за» — вот вам 25 процентов реальной поддержки.
—Но белорусский президент и сейчас имеет опору в массе…
—Да, его искренне поддерживают крестьяне-пенсионеры. Они ведь никогда так хорошо не жили. Деньги, бумажки с «зайчиками», печатаются исправно. На работу ходить не надо — коллективное хозяйство рухнуло; пенсию платят вовремя, хлеб и водку завозят в лавку раз-два в неделю, а картошка, молоко, овощи и кабанчик — свои. Да еще в день пенсии безработные чада из города приезжают за этими «зайчиками». Бабки молят Бога, чтобы Александр Григорьевич правил подольше.
—А во-вторых, белорусская оппозиция не смогла выдвинуть лидера, который хотя бы эти самые 25 процентов собрал…
—На выборы 1994 года и Шушкевич, и Позняк шли с прекрасными идеями. Это были идеи возрождения Белоруссии. А Лукашенко говорил просто. Как Ленин в 17-м году. Запустим промышленность, посадим воров. Электорату нужны не идеи. Ему нужны батареи. Такова политическая культура народа.
—Мы с вами — в Праге. В XIX веке чешские гуманитарии усилием интеллектуальной воли сформировали национальную идею, подтянули чешский язык до общеевропейского уровня. И — достучались до этого самого народа…
—Да перебили белорусскую интеллигенцию, особенно в сталинские годы постарались. Но сначала, во время коллективизации, уничтожили опору национальной культуры, тех, без кого никакие интеллигенты ничего сделать не смогут, — цвет белорусского крестьянства. Город белорусский, он традиционно был или польско-, или русскоязычным. А генератором национальной культуры была деревня. Не на кого белорусской элите опираться в «толще» народной…
—А дальше что?
—Быть пессимистом порядочному человеку почти неприлично. Но что делать — я пессимист. Не вижу ничего светлого для Белоруссии в будущем. Вот Шушкевич, которого я очень уважаю, думает, что если Россия аннексирует Белоруссию, то на очень короткое время. А я уверен, что если мы потеряем в ближайшие годы независимость, то навсегда исчезнем как государство с карты мира. Вряд ли еще когда-нибудь представится такой уникальный случай, какой выпал на нашу долю после Беловежской пущи в 91-м. Тогда вмешались какие-то силы, божественные или дьявольские, не знаю…
— А сейчас какие вмешиваются?
— А сейчас идет сознательный разгром национальной культуры. Расчистка. Ради будущей интеграции. Разогнан Союз писателей, заменено руководство журналов, вынуждены уехать из Белоруссии Светлана Алексиевич, бывший руководитель Союза писателей Некляев, белорусский язык, и без того превратившийся в смесь, в «трасянку», власти окончательно перестали поддерживать — и прямо сказали, что он нам не нужен. Свято место пусто не бывает — роль национальной культуры властно передается провинциальному варианту масскульта, всем этим «Славянским базарам»…
—Но ведь народу нравится?
—Народу — нравится.
«ЕСТЬ МНОГО
ВИДОВ
ИЗГНАННИЧЕСТВА»
—Большую часть жизни вы сейчас вынуждены проводить за границей. На чужбине. Если бы в разгар перестройки на волне успеха демократической окрыленности вам сказали бы, что дело кончится этим, новым диссидентством, — поверили бы?
—Я был готов. Вообще никогда ничего хорошего не ждал ни от каких режимов. В моей жизни был коротенький период, связанный с Горбачевым, когда мне дали вздохнуть свободно. Печатали, премии давали — даже Ленинскую, как раз за «Знак беды». А до этого? И после? Что говорить. Был у меня хороший друг, Алесь Адамович, он политикой больше меня занимался. И вселял в меня надежду. Но он же сказал как-то: если перестройка не удастся, наше общество будет отброшено гораздо дальше, чем находилось до нее. Надо сказать, тогда я не поверил. Но вот Адамович умер, а все произошло, как он сказал.
—А кем вы себя здесь ощущаете? Каков ваш внутренний, по самоощущению, статус?
—Есть много видов изгнанничества. Когда я приехал в Прагу, Олег Осетинский в «Известиях» написал, что я просил и получил в Чехии политическое убежище. Это заявление меня напугало. В Минске спят и видят, чтобы я стал невозвращенцем. Не дождутся. Это моя, если хотите, политическая позиция — не хочу нигде просить убежища. Я ощущаю себя здесь человеком, который уехал, но надеется вернуться.
—Надежда реальна?
—Была у меня уже попытка — после Финляндии. Я приехал в Минск. И в тот же вечер получил мощный информационный удар. По телевидению, в газетах объясняли, что я литературный полицай, предатель своего народа, враг России, который требует возврата Белоруссии многих российских областей — Рязанской, Смоленской, а еще от Литвы  — Вильнюса, а еще от Польши — Белостоцкого края…
—Да вы империалист…
—Хотя у меня не было и быть не могло даже кулуарных высказываний на сей счет… К атаке подключились мои коллеги-литераторы. В том числе из России. Например, Валентин Распутин. С ним мы когда-то общались, а теперь он коммунопатриот… Мои фронтовые друзья, однополчане, пять человек, напечатали в газете заметку «С Быковым в разведку больше не пойдем». Оставалось только ждать всенародной просьбы к президенту посадить Быкова. И тогда мои немецкие друзья предложили срочно уехать в Германию. Так что в Минске я прожил тогда всего две недели…
—И больше не повторите попытку?
—Знаете, я — как старый еврей: загадываю только до субботы. А когда нарушаю собственное правило и все-таки загадываю, все летит в тартарары. Я хочу перезимовать в Праге, а там посмотрим. Да Боже ж ты мой, о чем можно судить наперед? Я старый человек, мне 79-й год, в долгожители я не мечу, здоровье неважное, почти все друзья ушли. Единственное желание — умереть в собственном доме, в своей постели. Но пока такая перспектива не просматривается.
—А с кем общаетесь из западных интеллектуалов?
—Круг общения узкий. Очень узкий. Для меня это было огромным разочарованием. Я понял: то, о чем когда-то говорили диссиденты и чему я слабо верил, — горькая правда. Мы, инакомыслящие с Востока, представляем интерес для западных интеллектуалов-демократов только до тех пор, пока обитаем там. Как только мы сваливаемся им на голову, они теряют к нам всякий интерес.
—Создается впечатление, что вы совсем одиноки.
—Да. Но я привык к одиночеству. По природе своей я индивидуалист. И писательство к тому же подталкивает: профессия требует отъединенности. Да и то сказать: в такие-то годы я продолжаю работать. Написал две повести. Хотя каждый раз обещаю сам себе: все, хватит, больше не буду писать. Бессмысленное занятие. Денег не дает. Хорошо хоть печатают.
—В Белоруссии?
—Ну, вот из Минска вчера звонили, сказали, что маленькая книжка скоро выходит. Но в основном печатаюсь в России.
ЭТО И ВАС ЖДЕТ
— Хотим мы того или нет, Василь Владимирович, но процесс объединения России и Белоруссии…
—Поглощения.
— … скорее всего неостановим. И есть основания предполагать, что завершится он к середине второго путинского срока. Но объединение…
— Поглощение.
— … дело обоюдное. Не только Россия присоединит Белоруссию, но и Белоруссия вольется в Россию. Что привнесет она в российскую жизнь? Прежде всего, политическую.
—Я давно уже наблюдаю, со второй половины 90-х, что Белоруссия во многих отношениях является политической лабораторией России. Некоторые ваши будущие начинания обкатываются в Минске. Особенно преуспели в этом коммунисты. По большому счету, в случае интеграции Россия получит мощную инъекцию — антидемократическую, диктаторскую, кагэбистскую. Вам со всеми вашими сложностями и противоречиями предложат чистый дистиллированный продукт. Даже КГБ в Белоруссии никогда не переименовывалось. Да, собственно, инъекция эта уже поступает. До всякой интеграции. И спецслужбы сотрудничают, и Дума ваша не вылезает из Минска, и администрации двух президентов давно уже переплелись.
—Да президенты друг друга терпеть не могут и уже не в состоянии скрывать это от публики.
—Ничего, стерпится-слюбится. Руководство Белоруссии в свое время предлагало судить Ельцина за развал Союза. Дружбе политической это не помешало.
—Скорее уж Путин задушит Лукашенко в своих объятиях…
—Не задушит. Незачем.
—А экономика Белоруссии — она после этого не встанет на ноги?
—Я человек культуры, мне в конце концов наплевать на экономику, которая в имперских условиях никогда не развивается. Никогда. Но мне жалко культуры. И российской. И белорусской, моей культуры. И мне жалко европейской культуры, старенькой, дряхлой, но все-таки хорошей культуры, которая не выдержит натиска глобализации. И сдастся на милость масскульта.

izvestia.ru