ВЛАДИМИР ЧЕРНЫШЕВ: «Я БУДУ ЖИТЬ ЕЩЁ МИНИМУМ 50 ЛЕТ»

Брать у него интервью – как танцевать брейк на минном поле - невозможно. Ты ему про жизнь, а он тебе про классовую борьбу. Только сползешь с политического бездорожья на тернистую тропку разговора «за жизнь», а тебе по кумполу – и обратно в неуютные партийные дебри.

Но если кто скажет, что  Чернышев – фигура не знаковая, плюньте ему в фэйс. Врёт. Какой там знак: «+» или «-», каждый решает особо. В любом случае размеры вполне позволили бы использовать как тот, так и другой в качестве дорожного.

«В четыре года я уже работал»

- Владимир Васильевич, вы ведь костанайский? У меня ощущение, что вы здесь были всегда.

- Я приехал в Костанай 18-го марта 1964-го года. С 56-го жил в городе Губаха Пермской области. А родился 20-го июня 1938-го года в Кемеровской области в девяти километрах от того места, где родился Тулеев. Правда, он – гораздо позже меня.

- Вызывающая зависть точность в датах…

- Я технарь, строитель по профессии. И вообще, люблю точность.

- Родители, наверное, воспитали так. Они были людьми образованными?

- Отец до войны был бригадиром золотодобытчиков. Но этого я почти не помню, он в 41-м ушел на фронт, в 43-м погиб. Нас у матери четверо осталось. Я младший.

- Она работала?

- А как бы иначе нас вырастила? Работала, сколько  только могла. Поселок был при золотодобывающем руднике. Основная работа – золото мыть. И я делал это лет с четырех. Большой лоток мне было не удержать, для детей специально делали маленькие.

- Что там ребенок в таком возрасте может намыть?!

- Я иногда до 3-х граммов в день намывал.

- Но это же много! И вообще, я читала, что в те времена за собранные на поле колоски расстреливали. А тут золото.

- Неправда, не расстреливали за колоски никогда. Мы, когда в Северном Казахстане жили, каждую весну на полях колоски собирали. Иногда до килограмма в день. Тем и жили. И никто не запрещал.

А насчёт золота… Хлеб был по карточкам. Существовали еще боны. 1 бон – эквивалент грамма золота и килограмма хлеба. Мои три грамма оборачивались тремя буханками хлеба. Вот и считайте, много это или мало. Я рано научился считать. Задача, от решения которой зависит жизнь, решается  особенно старательно.

Первый раз досыта наелся хлеба, когда мне было 12 лет. Сахар, конфеты – эти слова были не из той жизни. А вырос уже студентом, за две зимы со 150-ти см до 170-ти. Когда есть стал нормально.

- Тем не менее, школу вы закончили.

- В 56-м школу рабочей молодежи. С одной четвёркой. Как сейчас помню, получил её по сочинению. Сделал одну ошибку: вместо «захочет» написал «захотит». Так все говорили, я и ошибся. Но тогда педагоги были принципиальные: поблажек не делали. И это было правильно.

- А что ж в обычной школе учиться не стали?

- Стыдно было. Мне 17 лет, а одет, как оборванец. Да и матери помочь хотелось. Мы тогда в Тубахе жили, там угольная шахта, на которой уголь добывали для Кизиловской ГРЭС. Пришел туда и говорю директору: возьмите на работу! А он мне: ты что, парень? Ты же отличник, тебе дальше надо учиться. Но взял.

Когда вечернюю  закончил, поступать даже не собирался, мне в армию пора было. Как сейчас помню, поднялся 17-го августа на-гора, а мне говорят: тебя начальник шахты ждет. «Вот билет, - говорит. - Садись на поезд и езжай в Молотов, в горный институт». Приехал, а к 21-му августа нужно все экзамены сдать. Так я три сдал в один день, еще один через день, набрал 19 баллов и поступил на электромеханический факультет. На заочное, конечно.

Гвозди бы делать из этих людей

- Ваша первая работа в качестве дипломированного специалиста?

- Меня отправили в Москву, в распоряжение спецэлеватора «Мельстроймонтаж». Приехал и получил направление в Алма-Ату.

- Это же целая история: собраться, переехать на новое место. Мать с собой забрать, наконец…

- Никаких историй. Во-первых, в те времена собраться и поехать – значило сложить вещи в маленький чемодан. Собственностью особо не обрастали. Во-вторых, к тому времени у меня в Алма-Ате жил старший брат, под Алма-Атой – дед по отцу. И мать к нему перебралась. Так что я приехал, помню, 18-го декабря, а 20-го уже уехал в командировку. Да так 8 лет по объектам и промотался.

- Гвозди бы делать из этих людей. А как жениться сумели?

- Между делом. В 61-м строили мы в зерносовхозе «Северный» первые в Казахстане склады из сборного железобетона. Туда же на уборку прислали студентов Актюбинского медицинского института. Среди них и была она.

- Вы – человек суровый. Чем девушку обаяли?

- Никогда не обольщался на этот счет. Мужчины предпочитают считать, что это они женятся. На самом деле это женщина выбирает себе мужа. Всегда она. Вот и меня выбрали. За что – не спрашивайте. Думаю, выбирала отца своих детей.  Мужчина должен быть способным содержать семью. У женщины, считаю, две главные функции – рожать и кормить.

- И всё?!

- В семье – да. Но моя жена, например, при этом была хорошим травматологом. Она и в свои 68 работает в призывной комиссии.

- Но общественный темперамент у неё, наверняка, не ваш.

- Вы же знаете, что учителя и врачи в этом смысле – самые пассивные категории. Но моя супруга, например, в 94-м собирала подписи, когда я баллотировался в Верховный Совет. Полагалось набрать 3 000, 725 из них она собрала лично.

- Давить на жену не пытались? Вы-то с самого начала были для официальной власти фигурой одиозной и нежелательной….

- С одной стороны, на неё давить было трудно. Как работала главным травматологом области, так и продолжала. С другой – как вы думаете? В 94-м моим соперником был Туткушев, ныне сенатор, а тогда заведующий отделением областной больницы. Был, конечно, прессинг. Но она выдержала.

Не диссидент, но оппозиционер

- Вы оппозиционер по определению. Профессиональный можно сказать. И где-то даже радикальный. Это идейное убеждение?

- Да. Я по роду мыслей оппозиционер любой власти. Оппозиция была нужна и будет нужна при любой власти.

- А во времена Советского Союза диссидентствовали? Или вас тогда все устраивало?

- Я не диссидентствовал никогда, я строил. На работу уходил в 6 утра, приходил в 12 ночи. Сейчас, когда по Костанаю хожу, – вижу свои объекты: камвольно-суконный комбинат, химзавод. Какие объекты были! А я руководил крупнейшей в СССР комплексной бригадой.

Устраивало, конечно, не всё. Вообще, считаю, что советская власть совершила одну ошибку: уничтожила до конца оппозицию. Исчезла конкуренция – следом ушло умение защищаться.

- А потом ушел СССР и вы ушли. В политику. Я помню те времена. Вроде бы гласность. И в то же время постоянно какие-то непонятки вокруг  разгона Верховного Совета, глухие слухи о покушениях на депутата Чернышева. Раскроете завесу тайны?

- Да. Тогда правды не писали. Когда от Верховного Совета XII созыва в 93-м, после того как Ельцин расстрелял у Белого дома советскую власть, требовали самораспуститься  в связи с истечением необходимости (кстати, идея покойного Нуркадилова), депутаты две недели находились внутри здания, отказываясь его покинуть. К нему были подтянуты войска. Тогда мы не согласились переименовывать Верховный Совет в Мажилис, не приняли еще ряд предложений.

А в 95-м Верховный Совет первого суверенного созыва, в который вошло 70 депутатов XII созыва, удалось разогнать, после заявления  Квятковской.

- А покушения и голодовки действительно были?

- В 90-м в пору инфляции появилось постановление об индексации доходов. Когда я с ним познакомился - у президента зарплата индексировалась на 150%, у рядовых депутатов и аппарата – на 16%. Я объявил голодовку и голодал три недели. Потом депутаты ещё полгода получали так называемые «чернышёвки» - деньги, которые под видом всяких липовых премий выплачивались для индексации зарплаты. Я не получал зарплату 8 месяцев.

Вторую голодовку я объявил в 93-м, когда предложил на сессии рассмотреть документы по Казахгейту, но получил отказ. Я тогда проголодал две недели, но сдался. В марте 95-го я объявил всеобщую голодовку протеста по поводу незаконного изгнания депутатов. Тогда и первое покушение произошло.

Меня впускали и выпускали из здания Верховного Совета, едва ли не единственного. Остальные старались не выходить, потому что – как только вышли, следом выкидывали вещи – и всё, обратно уже не зайдешь. И вот в субботу дочь попросила меня сходить за сметаной. Я вышел из подъезда, успел заметить белые «Жигули» во дворе – и всё. Очухался в реанимации на четвертые сутки. Избили меня мешком с песком.

Ну, выходили врачи, вернулся я к своим. Вскоре провели мы с депутатами акцию– 20 человек завязали рты и встали рядом со зданием Верховного Совета. ОМОН нас быстро закинул в машины, увезли в суд,  предупредили, мол, ай-ай-ай, нехорошо общественный порядок нарушать. И отпустили. Меня, помнится, предупредили неофициально: не вздумай домой идти. Назло, говорю, пойду. И пошел. Очнулся  опять же в реанимации. Тут уж сын приехал и забрал меня домой.

Жизнь во всем ее многообразии…

- Вам никогда не советовали мягче ступать?

- К таким советам я не прислушиваюсь. И не стану.

- Вы совершали ошибки, которые осознали теперь?

- Да. В частности сейчас я понимаю, что на данном этапе выборы не лучший способ политической борьбы.

- Кто из глав государства в СССР вам  больше всего импонирует?

- Сталин.

- Вся страна в лагерях и руки по локоть в крови?

- Вы не жили в то время, не вам судить. Сталин говорил, что каждый министр, просидевший в своем кресле 4 года, достоин расстрела. Это обеспечивало быструю сменяемость верхушки. Заворовываться не успевали. Сам Сталин был человеком бескорыстным. Его и похоронили в латаном френче.

Он ошибался в тактике, когда выбил оппозицию, но стратегия была правильная.

- В современном мире есть глава государства, достойный вашего уважения?

- Муамор Каддафи в Ливии.

- Ещё один диктатор.

- Это человек, который не забывает регулярно спрашивать свой народ: «Не надоел ли я вам еще?».

- Ага. А если надоел…

- У него за последние полгода рейтинг упал на 18%. А при 65% он должен будет уйти. По-моему, это доказывает его беспристрастность.

-  Вы художественные книги читаете?

- Я книг не читаю, я с ними работаю.

- И с кем из писателей работается лучше?

-  Фейхтвангер, Ремарк…

- Господи, да Ремарк же романтик! А вы  - не белый, и не пушистый.

- А вы вспомните, чем у него «Время жить и время умирать заканчивается». Умный писатель. Из поэтов больше всего люблю Есенина. Анатолий Иванов – «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов» - это моё.

- Слушайте, Владимир Васильевич!  Ну а душой отдохнуть: внуки, рыбалка… Всё-таки 68 – это возраст.

- Я проживу еще как минимум 50 лет. Не все успел. И потом у меня уже правнучка. И я хочу, чтобы у нее было счастливое будущее. Поэтому отдыхать мне некогда особо, да и не стремлюсь.

- И сколько вашей правнучке?

- Где-то около двух…

- Прелестно. Но должно же быть место, куда вы приходите, чтобы не думать больше ни о политике, ни о политиках. Оно у всех есть. Даже у железных революционеров. А у вас?

- Хороший вопрос. Для меня – это садовый участок. 8 соток в садовом обществе возле дизельного. Я умею выращивать все.  У меня даже кедры выросли, уже метра три высотой.

Ольга КОЛОКОЛОВА

версия для печати  
отправить статью по e-mail