«ХРОНИКИ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ЭССЕИСТА»

Его звонки в газету я называю «вести с родины», хотя давным-давно Валерий СТАРОДУБ уехал из камыстинской Ливановки. Но даже самый короткий наш разговор почти всегда включает в себя одну тему – в каком замечательном месте мы появились на свет.

«Ливановская аномалия» дала миру, по нашему мнению, много известных людей. И Стародуб знает их и о них не в пример больше,  чем я: «У вас в газете недавно был материал о знаменитом  Михаиле Журавлеве. Так он же родился не в Камышном, а в Ливановке. Вы что, не помните эту семью?» И начинает выдавать подробности: жили на такой-то улице, семья была многодетная, последний раз с отпрысками рода Журавлевых сталкивался тогда-то. И выдает свое коронное: «Мне было интересно, и я спросил…»

Она была здесь под именем Фанни Каплан

Интересно Стародубу всю жизнь. Поэтому сейчас даже больше, чем про родной поселок, он знает про Сарыкольский, вчера Урицкий, район, где работает.  У него была серия программ, в которых он рассказывал односельчанам о том, что знает. Они назвались «Хроники провинциального эссеиста», «Отзвуки хмурого времени», «Что в имени твоем». В них всегда были подробности, которые добавляют красок очень известным и, казалось, со всех сторон освещенным официальной историографией событиям. Иногда эти подробности можно потрогать руками, как красновато-бурые камни из урочища Кунтимес, где родился Валиханов. Они искусственного происхождения, утверждает Стародуб. Умельцы-татары «пекли» этот  камень в специальных ямах, придавая ему таким образом прочность. Обжиговые ямы до сих пор есть, а осколки фундамента старой мечети – фирменный сарыкольский сувенир.

Память жителей райцентра о годах ссылки, которые провела в Урицке жена Вячеслава Молотова Полина Жемчужина, - конечно, не экспонат. В архивах немало сведений об именитой узнице – и это одна история. Сплетение воспоминаний о той поре,  шепотков, пересудов – другая, и отзвуки ее до сих пор живы в поселке. Еще не затерялось место, где стоял дом, неусыпно охраняемый  с 1949 по 1953 годы «вохровцами». Остались люди, которые, будучи детьми, видели Жемчужину «живьем». Помнят, что рассказывали о ней родители. Никто не знал, что за женщина прибыла в поселок. Говорили, что это арестованная Фанни Каплан, которую возят теперь по стране, показывая ей в назидание – чего добился народ, вождя которого она чуть не убила.

Она никогда не произносила ни слова. Когда с охранниками входила в магазин, люди расступались перед нею, и она пальцем показывала, что нужно. Ходила всегда, опустив глаза. Шикарно, по меркам начала пятидесятых, одетая. Интересно читать, говорит Стародуб, свидетельства самой ссыльной, которая считала, что она обреталась в казахстанских степях в самой простецкой экипировке. Уричане пытались проникнуть в тайну: хозяйка дома, улучив момент, когда охранник вроде прикорнул, сунулась с вопросом к жиличке, мол, кто ты. «Еще раз спросишь, забудешь, кто сама такая», - зло буркнул бессонный страж.

На жалах граненых штыков

Про Жемчужину сарыкольский школьник писал реферат. Этот кусок истории он прожил не так, как другие. Причастность, даже такая опосредованная, делает нас умнее и терпимее. Помню свое пионерское недоумение, когда маленькой читала книжки про красных и белых,  - как же люди понять не могли, на чьей стороне правда? А представишь себя во Всесвятском 1919-го года, куда для подавления восстания из Кургана пришли  каратели под командованием штабс-капитана Ванягина, жандарма, скорее всего, и армейского офицера Бресмана, - и где она, правда? Сколько стоила тогда? Два дня белые пьянствовали. Расстреливать партизан начали на исходе третьего дня. «Мазали» в темноте и добивали потом, ориентируясь на стоны, штыками.

Много лет спустя школьники убирали вокруг обелиска в честь погибших односельчан. К ним подходили люди, кто-то нашел фамилию деда и рассказал - как ему рассказали когда-то отец да мать -  как все это было.

Так же узнавал историю семьи сам Валерий Стародуб: «Моего деда Ефрема Григорьевича тоже едва не застрелили. Когда в Мечетном были «зеленые», коней своих пустили бродить прямо по усадьбе. Те сено топчут, на зиму сложенное, а дед зубами скрипит. Ударил лошадь, а его к стенке поставили – пощады не просит, наоборот ругается. Мол, не было у вас ничего своего и не будет… Я вообще заметил, крепче духом раньше был народ, мощнее. Деда выручил церковный староста, сказал офицеру: грех руку на слабоумного поднимать. Тем и спас».

Наследники монастырских садов

Название Мечетное, есть такой старый поселок в Камыстинском районе, понятно, откуда взялось. Стояла когда-то там мечеть татарская на пригорке. А вот от женского монастыря, основанного в окрестностях сарыкольской Караобы в начале второй половины 19-го века,  мало что осталось. Хотя, как сказать. Есть легенда, как бежать пыталась оттуда юная послушница, да не справилась с лошадьми, влетела ее карета в озеро. С тех пор называется оно Каретным.  

Вместе с учителем истории Ольгой Смирновой караобинские школьники как умели исследовали развалины. Обрисовался фундамент, отчетливо были видны места расположения келий. Обитель имела отличные огород и сад. В 1978 году, на 50-летие Караобинской школы, вспоминали, с чего все начиналось. Есть свидетельства, что накануне открытия в 1928-м году школу обсадили «благородными деревьями». Саженцы брали на развалинах старого монастыря. Жаль только, что саму православную церковь не очень интересует судьба исчезнувшей обители. Архивов, конечно, никаких нет. А письма, которые писал Стародуб, адресуясь к отцам церкви, остались без ответа. Может, когда глубоко под землю уйдет последний монастырский камень, кто-нибудь спохватится.

Мы слишком часто опаздываем, сетует Стародуб, самокритично приводя в пример себя. В 1973-м году его театр затеял постановку, для которой необходимо было пианино. Нашли в детсаду обупленное и расстроенное. Но какой марки! «Фримлер» было выписано тусклым золотом на облезлом дереве. Спектакль отыграли, про пианино забыли. И только в  80-х, признался Стародуб, «я хватился, что ж я делаю с этим «Фримлером», наверняка с ним связана какая-нибудь история». История действительно была. Пианино, оказалось, принадлежало семье генерал-аншефа Лидберга, которому государь-император пожаловал 40 тысяч десятин земли. Владения были окопаны, следы того собственнического рва до сих пор видны. Эхо звания Лидберга – в имени узункольского поселка Генеральский. На новом месте пожалованный императорской милостью собирался жить долго, перевез семью, челядь, и даже пианино не забыл. В 1916-м году генерал исчез в один день.

Продолжение - в следующем выпуске «Хранить вечно»

Галина КАТКОВА

версия для печати  
отправить статью по e-mail