На главную

предыдущий номер
каждый четверг

№ 1 (40)
3 января 2003 года


архив газеты

следующий номер
РУБРИКИ
[an error occurred while processing this directive]
Хронограф
Политэкономика
На линии
Неслучайные связи
Спартакиада
Спецназ
Операция "Ы"
сИНТИМенты
На посошок
ИНФОРМАЦИЯ
О газете
Контакты
Рекламодателям
 

"Наша Газета" - костанайский областной еженедельник
При любом использовании материалов, ссылка (для онлайн-изданий - гиперссылка www.ng.kz) обязательна.
© "Наша Газета", 2002-2003

Дизайн
TOBOL Web Design
© 1999-2003

[an error occurred while processing this directive]

"С НОВЫМ ГОДОМ, СЫНОК!"

- Вставай, зеленоглазый! Время вышло.
Голос громыхал, как молоток по жести посреди распиравшей голову пустоты, абсолютной настолько, что черепушка трещала от напряжения. Федор открыл глаза и со скрипом сообразил: нечто, стоявшее над ним, - баба. И не просто баба, а одна из его платных подружек. Единственная, которая вот уже несколько лет, за неплохие, правда, деньги в конвертируемой валюте, соглашалась провести с ним новогодние праздники. Нелегкая, между прочим, миссия, вяло подумал он и попытался подняться. Диван шатнуло, стена накренилась, но Федор удержался, утвердился в сидячем положении, и принял из рук подруги шипящий и плюющийся стакан с какой-то дрянью. Какой именно – Федору было наплевать, Ларис­ка свое дело знала неплохо, и не позже чем через сутки вполне успешный костанайский предприниматель средней руки Федор Б. вернется в обычную жизнь.
Раз уж он проснулся, значит позади и тридцать первое, и Рождество, и старый Новый год. Самое время восстанавливать нарушенные двухнедельным запоем связи, строить подраспустившихся продавцов на точках и вообще, демонстрировать, кто в доме хозяин. Система, в принципе, была отлаженная и до боли знакомая. Вот уже лет двенадцать Федор, разменявший недавно тридцатник, в канун очередного новогодья выпадал из жизни недели эдак на две. Он никогда не помнил, что происходило с ним в это время. А, между тем, случалось многое. И до тех пор, пока не научился контролировать процесс хотя бы чужими глазами, лучшее, что ему удавалось – это проснуться в вытрезвителе. Реанимация, КПЗ, блатхата - все это тоже имело место. И однажды, когда из очередного загула едва отстраивающий тогда свой бизнес Федор вышел не только без наличных денег, но и без квартиры с машиной, он решил: хватит.
Нет, “заплывы” не прекратились. Он просто купил себе няньку, чтобы не вляпаться во что-нибудь совсем уж по-черному.

САМЫЙ СТРАШНЫЙ ПРАЗДНИК

Нового года Федька боялся, сколько себя помнил. Еще в детдоме процесс обряжения елки вызывал прилив энтузиазма буквально у всех, а Федька забивался в самый пыльный угол и утыкался лицом в колени. Все, что он чувствовал, вдыхая запах оттаявшей сосны и глядя на тусклый блеск затертых интернатовских игрушек, это смертную тоску, печаль и стойкое желание бежать отсюда куда угодно.
Когда его перевели из рудненского детского дома в костанайский интернат – он начал бегать. Четко к новогодним праздникам, презрев опасность замерзнуть, умереть с голоду и быть избитым пьяными бомжами. Интернатские вообще сбегали часто, но большинство ждало тепла, когда приют можно найти под любым кустом. Однажды он, девятилетний, пре­дусмотрительно запертый тридцать первого декабря воспитателем в спальне, связал простыни со всех кроватей и спустился из окна третьего этажа, как был, раздетым, в комнатных шлепанцах.
В тот раз Федор по тридцатиградусному морозу успел добежать до гастронома в двух остановках от интерната. Тут его и остановили сердобольные бдительные тетки. Его укутали в чье-то старое пальто, накидали в пакет мандаринов, конфет и отправили в больницу. Пальцы на руках прихватило конкретно. Это был лучший Новый год в его жизни. В больнице утренника не было, а на елку, установленную в холле, можно было просто не смотреть. Гостинцы тут же ушли в пользу сопалатников, о чем Федька не жалел. В эти дни аппетит, обычно волчий, отсутствовал начисто.
А ночью, когда у него поднялась температура и в углах палаты стали мерещиться огоньки, к нему пришла дежурная врачиха. Она была чернявая, с россыпью родинок на смуглом лице и куда-то очень торопилась. Но почему-то Федька, увидев ее, почуствовал, как привычная тоска отпускает. Он ухватился за врачихин халат, та присела рядом, и это была единственная новогодняя ночь, когда его не мучили кошмары.
Когда Федька вернулся в интернат, все стало еще хуже. Напрочь приклеилась кличка Федька Псих. Новогодние страдания начинались за неделю до зимних каникул и затягивались на полмесяца. Федьку била истерика, он мог дать ревака при всех, что детдомовскими крайне не поощрялось. Теперь его ежегодно отправляли в Затоболовку на обследование, а когда дело дошло до восьмого класса, воспитатель сказал: ты, мол, Федор, давай-ка в базовое ПТУ готовься. Тебе с твоим диагнозом даже техникум не светит, а так хоть плотником станешь, все кусок хлеба.
Было обидно, потому что вообще-то Федор учился неплохо, троек совсем мало было. Особенно историю любил и литературу. Но на плотника-таки выучился, устроился на работу в строительную шарашку, получил комнату в общаге. Короче, жил. По интернатским меркам, неплохо.

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ КАНИКУЛЫ

Именно тогда он научился не бояться конца года. Обычно в это время особой работы в СМУ не было, он брал отпуск, запирался дома, готовил себе закуски побольше, закупал водки и числу эдак к двадцать шестому объявлял себя временно отсутствующим в этом мире. Друзья-приятели знали, что в обычные дни практически непьющий Федор на рождественских каникулах гуляет широко. Специально к себе не зовет, но если явишься без приглашения – будешь и сыт, и пьян.
Плиточница-мозаичница Анжелка, давно поглядывавшая на положительного и обычно трезвого парня, как раз и окрутила его в тот решительный момент. Когда однажды морозным утром Федька обнаружил себя лежащим под открытой форточкой в родной общаге, оказалось, в комнате он не один. Цыганистая Анжелка была тут же, притащила пива, рассолу огуречного дала хлебнуть, да так больше и не ушла. А через два месяца они расписались.
Пару лет спустя, как раз в декабре, они купили квартиру. К тому времени Федор стройку бросил, угадал в первую челночную волну и вовсю таскал из Польши детское барахло и косметику, из Москвы продукты. Анжелка сидела дома, претензий к мужу не имела никаких. На его ежегодные загулы смотрела легко. “Две недели кошмара, зато остальное время – не мужик, а золото”, - хвасталась она подругам. Но в канун 93-го оказалось: зря хвасталась. Федор тогда загрипповал, а в Москве его ждала партия товара, которую любой ценой нужно было забрать до Нового года, и Анжелка, прихватив брата и отца, отправилась за товаром самостоятельно.
Возвращаясь, они растыкали продукты в Комсомольце и Федоровке, и прибыли к родному порогу тридцатого. Тут-то и оказалось, дальше порога идти просто некуда. От их с Федором квартиры остались только прокопченные стены. Пожар уничтожил все – от новой мебели до денежной заначки в четыре штуки баксов. Муж с тяжелыми ожогами в реанимации, соседи с крупными денежными претензиями – в суде. И Анжелка не выдержала. С насмерть похудевшим бледным Федором они встретились только через пять месяцев, в загсе, где их по обоюдному согласию скоренько развели.

В ПОИСКАХ ИСТОКОВ

Окончательно рассчитаться с долгами и вновь подняться Федор смог только через четыре года. Спотыкался и падал он с завидной регулярностью исключительно в период рождественских каникул. Тогда-то и появилась в его жизни хваткая черноволосая Лариска, главной обязанностью которой было тушить непогашенные сигареты, следить, чтобы запойному приятелю в особо острый момент не попался под руки денатурат, а по завершении “отдыха” - бритва.
Однажды, вновь обнаружив себя на этом свете, Федор не выдержал и отправился туда, где не был с интернатских времен: в психушку. Там вдумчивый бровастый доктор выслушал Федькину историю, оттянул ему веко, посмотрел на ходившие ходуном руки и покачал головой: “Ты ж, парень, запойный. Смотри, очнешься один раз, когда петля горло перехлестнет”. А насчет нового года покрутил головой, пощелкал пальцами и предложил побывать в детском доме:
- Ты, вообще, туда как попал?
- Да, говорят, подкинули меня, большенького уже, лет трех.
- Мать не искал?
- Где ж ее найдешь? Да и незачем, вроде!
- А ты попробуй!
В детдоме, где как встарь пахло разваристой пшенкой, его встретили как гостя. Директор величал по имени-отчеству, визиту не удивился и пригласил в кабинет кастеляншу, ту самую, что еще Федор бабой Машей называл.
- Э-э, милок, - сказала та, - ты ж у нас декабрьский, да? Помню, тебя под дверью вечером оставили. Пальтишко совсем худое, осеннее, дак когда тебя нянька дежурная нашла, ты уж спал на крылечке, замерзал совсем. В руках игрушечного Деда Мороза зажал – отнять никак не могли. А мамашка-то как виноватилась, тебя хотела видеть, да ты уже вырос, уехал из интерната! Ты что, милый, с лица-то сошел? Ей, помню, воспиталка адрес интерната давала, куда тебя перевели. Не встретились что ль?

МАМА-МАМА, ЧТО МЫ БУДЕМ ДЕЛАТЬ…

К вечеру Федор знал о своем прошлом все. У воспитательницы в записной книжке значился адрес матери. В затрапезной прокуренной насквозь комнате рудненской малосемейки он нашел испитую, рано постаревшую женщину. Черненькая, с россыпью родинок на щеке, тетка, услышав, кто он, села на старую табуретку, прижала руки к груди и молчала долго-долго. А потом рассказала, как двадцать восемь лет назад, как раз под Новый год, уехала в Москву с залетным видавшим виды северянином. Тот звал к красивой жизни: “Хоть столицу посмотришь, какая она в Новый год!” Но звал ее одну, без пацана. Со спиногрызами, дескать, красоты не бывает.
Времени до отъезда оставалось в обрез, и тогда двадцатилетняя мама придумала выход: за час до отхода поезда она привела Федьку к дверям детдома. А чтобы не ревел, сунула в руки пластмассового Деда Мороза. “Сказала тебе: жди. Дед Мороз подарков принесет и много вкусного, - ровным голосом рассказывала эта чужая женщина, которая, оказывается, была его матерью. Казалось, она не замечает слез, безостановочно текущих по ее щекам. – Ты, сынок, меня не прощай, не надо. Я и сама себя не прощаю. Хотела было тебя найти, а потом подумала: зачем? Только прошлое бередить. Живи счастливо, а про меня забудь. Не было у тебя мамки, и я – не мать. Так получилось”.
Федор постоял еще, посмотрел на скорчившуюся у затрапезного стола, покрытого изрезанной клеенкой, женщину, помолчал и вышел.

Следующий Новый год Федор Б. встречал в здравом уме и трезвой памяти. Впервые в жизни ни блеск мишуры, ни бой курантов, ни запах хвои и мандаринов не будил в нем ничего, кроме легкой грусти и надежды на что-то лучшее.
Немногочисленные друзья, неизменная Лариска, которая сокрушалась, что никогда ей в Новый год больше так не заработать, и не старая еще сухонькая женщина с изможденным лицом – вот и вся компания, собравшаяся в квартире вполне удачливого предпринимателя. Федору желали успехов в делах, большой любви, верных друзей…
“Ну а ты, мать, чего пожелаешь?” - повернулся он к женщине и улыбнулся. Та испуганно встала, повертела в руках бокал с шампанским и робко сказала: “С Новым годом тебя, сынок!” А потом зарумянилась по-молодому, и совсем уж тихо пробормотала: “Женись удачно, Феденька! И деток нарожай. Хочу на внуков посмотреть”.

Андрей ЗВЯГИНЦЕВ

 

МАТЕРИАЛЫ РУБРИКИ

"С НОВЫМ ГОДОМ, СЫНОК!"
Голос громыхал, как молоток по жести посреди распиравшей голову пустоты, абсолютной настолько, что черепушка трещала от напряжения. Федор открыл глаза и со скрипом сообразил: нечто, стоявшее над ним, - баба. И не просто баба, а одна из его платных подружек.