ИВАН БУГАЕВ: «К РАССТРЕЛАМ ПРИВЫКНУТЬ НЕЛЬЗЯ»

Не суди других, да не судим будешь – этой библейской истине следует далеко не каждый человек. А есть и такие, для которых «судить» стало профессией. Правда, общество дало им право оценивать не столько соблюдение людьми моральных установок, сколько законов, принятых в государстве. Иван Михайлович БУГАЕВ – один из таких людей. В августе 2006  года исполнится 55 лет, как он в Костанае работает юристом, из них 35 – судьей.

Досье:

Иван Михайлович Бугаев.

Родился в 1924 году в Черниговской области (Украина).

В 1941 году окончил школу и призван в армию. Воевал пулеметчиком.

В 1943 года в результате ранения потерял руку.

В апреле 1944 окончил курсы при партшколе и направлен в Западную Украину районным инспектором ЦСУ Госплана СССР.

1947 - 1951 гг. – учеба в Алма-Атинском государственном юридическом институте.

1951 - 1965 гг. – судья, а затем первый заместитель председателя Кустанайского областного суда.

1965 - 1986 гг. – председатель Кустанайского городского суда.

С 1986  – председатель адвокатской конторы «Правовед». Сейчас совмещает эту должность с работой юрисконсультом в Костанайском социально-техническом университете.

Быть справедливым

- Иван Михайлович, судить людей, да еще и назначать им наказание, если они нарушают законы, - это очень большая ответственность. Как вы решились выбрать себе такую профессию?

- Еще когда после окончания шестимесячных партийных курсов я работал в Тернопольской области, мне пришлось несколько раз быть народным заседателем в судебных процессах по уголовным делам. Потом я познакомился там с одним судьей, который окончил Алма-Атинский юридический институт. В Западной Украине тогда было много бандитов из числа бендеровцев, и у меня было несколько случаев, когда я чудом остался в живых. Поэтому в 1947-ом я с большим трудом уволился с должности инспектора ЦСУ и уехал в Алма-Ату, на родину своей жены. Там начал учиться на курсах бухгалтеров. В это время один знакомый начал меня уговаривать поступить в Алма-Атинский государственный юридический институт. Я согласился. И хотя вступительные экзамены уже прошли, я их все-таки сдал, и меня приняли. Тогда из 450 студентов нашего курса только 30 были после школы. Остальные - участники войны. Так я и учился одновременно: на бухгалтера и юриста. В 1951, в комиссии по распределению меня спросили: кем бы я хотел работать, ответил - судьей. Когда я и еще четыре человека приехали в Кустанай, там работников суда с высшим образованием было мало. Да и сам город был, как большая деревня.

Как сейчас помню, мы ехали с вокзала на бричке по улице Ленина, кругом пыль, песок, в городе всего два трехэтажных здания и десяток двухэтажных. Тогда Министерство юстиции брало в суды людей из институтов, так я и оказался в областном суде. Судей тогда называли инженерами человеческих душ, нас учили, что судья должен быть справедливым, честным, порядочным и принимать решения, которые бы соответствовали закону. Тогда говорили, что лучше оправдать виновного, чем осудить невиновного. В 1960 году в Рудном суд под моим председательством присудил одному мужчине высшую меру наказания - расстрел. Он убил сына и жену и где-то закопал. Трупы не нашли, и по этой причине Верховный суд изменил приговор и назначил 10 лет лишения свободы. Только через три года в поле случайно нашли человеческие кости, по которым эксперты установили, что они принадлежат убитым.

Дикий произвол

- Но это было в 1960, а вы ведь начинали свою судебную практику в 1951, еще при жизни Сталина. Неужели не знали обо всех беззакониях, которые тогда творились?

- Да, я обладаю не только громадной информацией о том времени - в связи с реабилитацией мне пришлось в течение 10  лет пересматривать приговоры времен массовых репрессий. Но получилось так, что я и сам принимал участие в тех делах... страшных делах. То, что сегодня широко обсуждается, мы это тогда чувствовали. Но если бы кто-то из нас написал об этом в донесении, то нас бы сразу расстреляли. С 1936 по 1940 годы все дела, которые относили к категории «контрреволюционных» –  рассматривали «тройки». А кто в них входил? В Кустанае «тройку» возглавлял начальник управления НКВД Тюрин - в звании младшего лейтенанта, и еще два рядовых сотрудника этих органов.

Это сейчас руководят полковники или генералы, а тогда… Такие вот люди решали судьбу каждого человека. Причем делали это списком, да еще и заочно. Их специальные агенты писали донесение размером в листочек на какого-нибудь человека о том, что он говорил что-то плохое о советской власти. Трех - четырез таких донесений достаточно было, чтобы возбудить уголовное дело и потом кого-то посадить или расстрелять. Это были незаконные, внесудебные органы, это был дикий произвол. В 1940 году то ли Сталин начал осознавать свою ошибку, то ли были другие причины, но именно тогда дали команду привлечь участников «троек» к уголовной ответственности. В мае 1940 года в Кустанай приезжал зам. председателя Военной коллегии Верховного суда СССР Ульрих и судил «тройку» Тюрина. Я читал этот приговор. За произвол, который они чинили, их приговорили к расстрелу.

- Но вы-то к этим «тройкам» не имели никакого отношения, почему вы себя считаете тоже к чему-то подобному причастным?

- Когда я начал работать в областном суде, к нам органы НКГБ области направляли для рассмотрения так называемые «контрреволюционные» дела. Их имели право вести только судьи, имеющие специальный допуск, который давали в НКГБ. Он у меня был. В 51-52 годах было несколько процессов против людей, побывавших во время войны в плену. У меня было дело, по которому проходил житель Садчиковки. Он был в плену на территории Франции и, вернувшись домой, рассказывал, какие там хорошие дороги, дома, автомобили, как там люди живут, в общем, рассказывал, как там действительно было. Но в НКГБ расценили его высказывания как направленные против социалистического строя, и завели уголовное дело. Во время судебного разбирательства было видно, что человека нужно было оправдать. Но даже его адвокат не осмелился заявить об этом. Он признал его вину, но просил лишь смягчить наказание. Я знал, что моего однокурсника, который работал судьей в Актюбинске, арестовали, когда он на таком же процессе оправдал подсудимого.

Тогда были и другие дела, которые нанесли огромный ущерб стране. 4 июня 1947 года вышел Указ об усилении уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества. По этому указу осудили многих председателей колхозов. Они для приобретения сельхозтехники, запчастей иногда связывались напрямую с заводами и рассчитывались с ними колхозным зерном или мясом. Был у нас первый заместитель председателя облисполкома Касьянов, которого за такие дела привлекли к уголовной ответственности вместе с еще четырьмя руководителями. Дело рассматривалось в Кустанае Верховным судом республики, и к ним применили Указ об амнистии от 27.03.53 (после смерти Сталина). Я к Сталину отношусь двояко. С одной стороны, он, конечно, был хорошим организатором и теоретиком, но с другой – это был страшный человек.

- А приходилось ли судить действительных противников советской власти?

- В 1961 году суд под моим председательством рассматривал уголовное дело бывшего адъютанта адмирала Колчака. Он был ярый антисоветчик. Причем очень грамотный - еще в 1914 году окончил Казанский университет. Он постоянно писал письма-воззвания от имени разных коллективов. Например, от рабочих Соколовского и Сарбайского рудников. Постоянно призывал к свержению советской власти. При Сталине его бы сразу расстреляли. Но тогда ему дали два года лишения свободы, а Верховный суд заменил указанный срок на условный. Тогда Хрущев говорил, что мы строим коммунизм, поэтому врагов у нас не  должно быть.

Высшая мера наказания

- Случалось ли вам встречаться с людьми, которые мстили за ваши приговоры?

- В 1957 году – я тогда работал первым заместителем председателя областного суда - сидел в кабинете вместе с двумя другими заместителями. В это время в комнату зашелт мужчина с металлическим прутом и замахнулся на нас. Мы разом пригнулись. Он успел только разбить вдребезги графин на столе и сразу же выбежал. Его арестовали и впоследствии осудили. Были и другие случаи.

- Сколько раз вам приходилось выносить приговор с высшей мерой наказания?

- Только по убийствам больше сорока. В те времена у нас вообще расстреливали в год до десяти человек. Я ведь не только проводил судебные процессы,  но и принимал участие в приведении смертных приговоров в исполнение.

- Это как?

- Тогда исполнение приговора проводила специальная комиссия: начальник тюрьмы, заместители прокурора области и председателя областного суда, начальники спецотдела и медсанчасти внутренних дел, а также два исполнителя - капитан и майор. Я был заместителем по уголовным делам, поэтому мне было положено по должности. После прихода документов об отказе в помиловании и наступления дня приведения приговора в исполнение осужденного приводили в специальную комнату в тюрьме. Мы объявляли ему о вступлении приговора в законную силу, об отказе в помиловании и спрашивали, что он хочет сказать перед смертью. Реагировали они по-разному: кто молчал, кто падал в обморок. Потом исполнители закрывали ему рот кляпом и выводили в машину. Расстреливали примерно в два часа ночи. До 1959 года делали это в районе Урицкой трассы. Причем были ночи, когда вывозили до пяти человек. Так было до тех пор, пока однажды пастух не обнаружил трех казненных в поле. После этого приговор стали исполнять в специальной подземной камере в тюрьме. Расстрелянных хоронили на кладбище, но родственникам сообщали только о дате приведения приговора в исполнение и получении в загсе свидетельства о смерти.

- Понятно, что расстреливали преступников, но ведь это тоже люди. Как вы психологически все это переживали?

- После окончания процедуры потом всю ночь снились кошмары. Не помогал даже спирт, который нам выписывали для снятия стресса. Через три года у меня появилась сильная неврастения. Я судил за убийство пятерых женщин.  Двоих из них помиловали, а трех расстреляли. Одна из них перед смертью сказала: что заслужила, то и получила, а другая – звали ее Таисия – была очень красивой женщиной и умоляла, чтобы ее оставили жить. Хотя она с особой жестокостью убила своего сожителя, труп расчленила и в течение 4-х дней сжигала его в печке. Обычно для расстрела одного человека дают два патрона (один для контрольного выстрела), в Таисию сделали пять выстрелов. Только после этого она перестала подавать признаки жизни. К этому привыкнуть нельзя. Для оздоровления нам раз в год давали бесплатные путевки в санаторий.

- Как вы после таких испытаний относитесь к запрету смертной казни?

- Я против запрета. Хотелось бы послушать противников смертной казни после того, как, не дай бог, кто-то у них погибнет от руки убийцы. Ведь не зря в США в большинстве штатов смертная казнь применяется.

Евгений ШИБАРШИН

версия для печати  
отправить статью по e-mail