ЗДЕСЬ ПТИЦЫ НЕ ПОЮТ…

На прошедший недавно житикаринский районный смотр художественной самодеятельности среди коллективов госучреждений колония особого режима представила 13 номеров. Исполняли их сотрудники УК 161/3 и их подопечные – особо опасные рецидивисты. Все 13 номеров жюри оценило высшей оценкой в 5 баллов. А офицер юстиции Арман Адибаев имел особый успех: он спел песню, написанную осужденным Андреем Чечулиным.

Владимир КАТКОВ, корр. газеты «Литер» специально для «НГ»

Обречённые жить

Любопытный факт: существующий не первый год вокально-инструментальный ансамбль острожников «Настроение» не поёт песен «про зону». И сидельцы не просят их петь. В цене песни о любви, дружбе, верности. Из этих мест, отдалённых от Костаная почти на 300 километров, жизнь на свободе видится и оценивается совсем иначе. И люди здесь томятся далеко не бесталанные: «золотые воины», ледяные снежные королевы и прочие сказочные персонажи – все в призах конкурса среди исправительных учреждений области. Вот и мрачного чёрного беркута, охраняющего гнездо пожизненно лишенных свободы, тоже искусно вырезали из дерева руки осуждённого. Сегодня их здесь пока 10. Гнездо рассчитано на 200 злодеев, приговоренных к жизни.

Колонию для «полосатиков» построили 45 лет назад.

- Место выбрано идеальное с точки зрения безопасности, - говорит заместитель начальника колонии особого режима Сергей Игошев. – Находимся в огромной чаше, и сотовая связь не действует. Под нами – скалистое дно. Подкоп не сделаешь. Рядом – каменный карьер, где хватало работы для всех заключенных, носивших в советские времена полосатые робы. Особый режим…

- Почему так далеко? – вспоминаю почти четыре часа пути по разбитым дорогам.

- В то время это были секретные объекты. Вот и размещали их подальше от глаз людских…

Бетонный забор в два человеческих роста, увитый колючими спиралями. Внутри – ещё один поменьше. Сторожевые вышки с автоматчиками по углам. С недавних пор внутри этих заграждений появилось ещё одно, вобравшее в себя два бетонных барака. На официальном языке – локальный участок. В обиходе – зона в зоне. Здесь последнее пристанище обречённых жить. Камера – на четырёх. Пока их 10, и живут они вольготно – по два осуждённых в камере. На этом вольготность кончается. За ними круглосуточно наблюдают видеокамеры.

- Представляешь, - говорит сопровождающий меня опер, не пожелавший себя называть, а тем более фотографировать, - на совести этих десяти 33 трупа – таким терять нечего. Поэтому меры предосторожности у нас особые…

Всё особое – в слове «локальный». Всё под одной крышей барака. Даже операционная палата с необходимым для хирурга набором инструментов и аппаратуры. Исключены любые контакты не только с волей, но и зоной особого режима. Прогулочный дворик 3х5 метров – та же камера. Только вместо крыши небо вначале в крупную клетку из стальной арматуры, а поверх - в клетку мелкую из толстой стальной проволоки. А ещё выше - солдат с автоматом. Полтора часа прогулки в день и на всю оставшуюся жизнь.

На входе в локальную зону встречает искусно вырезанный из дерева чёрный беркут.

- В соседней Оренбургской области есть колония «Чёрный дельфин», - поясняет Сергей Игошев. – Мы туда ездили опыт перенимать. Решили, что у нас будет беркут. Чёрный, как душа убийцы. Он к нам прилетел, а назад улететь не может…

В потёмках души

В колонии особого режима самое большое число психологов на душу заключённого населения – 7. В 2-3 раза больше, чем в других исправительных учреждениях Казахстана. «Мотают» здесь солидные срока, как правило, особо опасные рецидивисты.

- Есть у нас осуждённый на 25 лет, - рассказывает начальник колонии Игорь Мирошниченко. – Уже седой – здесь и состарился. И представляете, с очередным этапом приходит его сын. Почти с таким же сроком. Династия рецидивистов получается. Вот загадка для психологов…

С высшим специальным образованием в колонии только два психолога: молодые и обаятельные лейтенанты юстиции Гульмира Кужабаева и Светлана Аббасова. Обе полны честолюбивых замыслов, обеим работа и служба нравится.

- Мы мечтаем создать в нашем управлении отдел психологической помощи, - делится планами Светлана. – Дело в том, что такая помощь требуется не только заключённым, но и нашим сотрудникам. Особенно мужчинам, которые непосредственно работают с осуждёнными. Почти к каждому из них применим термин «эмоциональное выгорание». Что это такое? Вот провожали недавно на пенсию сотрудника, а он разучился нормальным языком говорить – «по фене ботает». Не зря ведь заключенные посмеиваются: «Мы понятно за что сидим, а вы за что сидите вместе с нами?»

«Направь меня, Всевышний, а человек – прости! Теперь я твердо знаю, как в жизни мне идти». Строки из стихотворения пожизненно заключённого Максима Хатмуллина. По приговору Акмолинского областного суда за ним 7 статей Уголовного кодекса. В том числе – умышленное убийство с особой жестокостью, разбой, создание организованной преступной группы и другие. «Ну вот, пришла пора проститься. Кто в мир иной вступил, тот светом озарён! Хоть и тернист был путь, но, осознав ошибки, я в мир другой вступил, мечтою окрылён». А это написал другой убийца и обречённый на жизнь Денис Агафонов. А ещё есть стопки школьных тетрадок с рассказами осуждённых на тему «Кто я в этом мире?» Есть огромные простыни кроссвордов, ими составленных. И карандашные рисунки. Это и есть пропуск в душу преступника.

- Если бы человечество знало механизм превращения законопослушного гражданина в преступника, мы бы давно преступность победили, - размышляет Светлана Аббасова. – Тот же Хатмуллин говорит: стоило однажды переступить черту, и пошла цепная реакция…

Теоретически у ПЛС (осуждённых на пожизненное лишение свободы) есть надежда: через 25 лет примерного поведения получить условно-досрочное освобождение. На практике получается иначе. Первая колония для приговорённых к жизни в России появилась 12 лет назад. Спустя 10 лет половина её поселенцев ушла в мир иной. Не от болезней – от осознания безысходности. Как свидетельствует мировая практика, кризис наступает после трёх лет отсидки. Вот и учат их загодя осваивать вселенную собственной души.

Не говори «Прощай!»

Накануне нашего приезда в колонию её сотрудники провожали группу тех, кто отбыл свой срок. На свободу и с чистой совестью. И не могли скрыть досады:

- В конце концов, получим мы когда-нибудь адреса пунктов реабилитации бывших заключённых в областях? Или у нас нет этих пунктов? Тогда так пусть и скажут в Министерстве юстиции. Ведь люди не хотят ехать домой: там их ждут бывшие подельники, там все начнётся сначала. А второй срок получил – рецидивист. Третий – особо опасный рецидивист. Даже если все три раза курицу у соседа украл, потому что жрать хотел. А купить не на что, потому что на работу по справке об освобождении не берут…

По понятным причинам фамилию сотрудника не называю. Но все, с кем мне довелось разговаривать, подтверждали: многие возвращаются в колонию с новыми сроками по одной причине – не смогли вжиться в мир, который их не ждёт.

В ином ракурсе видится из колонии и гуманизация системы. Четыре года она уже живет под крылом Минюста, а служат сотрудники по положению, разработанному МВД. Да, теперь даже к ПЛС сотрудник обязан обращаться не иначе как «господин осуждённый». Да, теперь заключённым положено диетическое питание. Теперь заключённый может запросто пожаловаться и прокурору, и самому министру. И проверка обеспечена. Дошло до того, что один острожник возмутился тем, что вместо клюквенного сока ему дали томатный. За клевету и оговор наказание жалобщику не предусмотрено. Заключённый живет по строгому распорядку дня, у сотрудника колонии - ненормированный рабочий день. Вводится усиленный режим и рабочий день удлиняется до 12-ти часов. А режим этот вводится регулярно на месяц и больше. Средняя зарплата сотрудника колонии значительно ниже средней по стране. Льгот, которые были в МВД, они лишились. Кредит на приобретение квартиры взять не могут, а ведомственного жилья у Минюста нет. Отсюда проблемы с кадрами. Благо, в окрестных селах безработица – там рекрутов вербуют, сами обучают. Но системе нужны профессионалы!

Колония особого режима рассчитана на 630 сидельцев. Сегодня здесь обитают 460. Основная масса – по самым тяжким статьям Уголовного кодекса. Зона стремительно молодеет: недавно по этапу доставили рецидивиста 1983-го года рождения. Сроки огромные, а занять нечем: «Нам денег не надо – работу давай!». Этот вопль висит над зоной. Самый большой отряд – 112 осужденных. На работу выходят не более 30-ти. Остальным делать нечего: зимой лепят из снега «золотых воинов», драконов и прочую нечисть. Лепят самозабвенно, искусно, получают призы. Но это занятие от силы на два месяца. Представьте четыре сотни здоровых мужиков, годами изнывающих от безделья: мощнейший заряд агрессии, который однажды может сработать. Только психологам его не разрядить.

- Прежде наши заключённые работали в каменном карьере, шили рабочую одежду, делали изделия из металла – был госзаказ, - говорит Сергей Игошев. – Сегодня мы упрашиваем предпринимателей Житикары: вот вам наша промзона с цехами, вот – дармовая рабочая сила. Мы на камне сидим. Сделали даже образец тротуарной плитки из натурального камня – сносу нет… Никакого интереса…

На содержание одного заключённого в колонии особого режима государство тратит около 180 000 тенге в год. А этот заключённый может не только окупить трудом свое содержание, но и что-то заработать для жизни на воле. Недавно в системе Минюста появилось РГП, которое должно заниматься трудоустройством заключённых. Есть филиал и в Костанае. Его сотрудники пока знакомятся с положением дел на местах. Возможно, в скором времени что-то начнёт меняться.

Вместо эпилога

Кроме колонии особого режима под Житикарой, еще 2 ПЛС содержатся в Аркалыкской тюрьме. И там же 29 «мораторщиков» - приговоренных к смертной казни и ожидающих своей участи, поскольку Казахстан ввел мораторий на смертную казнь. Словом все самые кровавые злодеи страны собраны в Костанайской области. Но не надолго: в Павлодарской области началось строительство специальной колонии на 1000 ПЛС.

версия для печати  
отправить статью по e-mail