ТАТЬЯНА БРАГИНА: «Я ГОТОВА УСТУПАТЬ ТОЛЬКО В МЕЛОЧАХ»

Досье:

Брагина Татьяна Михайловна. Родилась в Ростове-на-Дону. Закончила местный университет. В Наурзумский заповедник приехала в качестве научного сотрудника в 1976 году. Много лет работала заместителем директора по науке. В 2001 году переехала в Костанай.

В настоящее время является национальным координатором программ Всемирного фонда дикой природы (WWF), эксперт WWF по биологическому разнообразию, экспертом ООН по вопросам опустынивания, преподавателем Костанайского педагогического института. Недавно защитила докторскую диссертацию в России.

Муж Евгений Брагин – ученый-орнитолог, место работы – Наурзумский заповедник. Двое сыновей. Старший – биофизик. Сейчас работает в США. Младший – студент биофака Ростовского университета.

Наверняка, пару регалий и должностей Татьяны Брагиной я не назвала. Подозреваю, не обидится: как настоящего ученого ее не очень напрягают подобные детали. Вообще, Татьяна – человек не озабоченный своей особой и тем, как эту особу воспринимает мир. У нее другие заботы. Скоро исполнится 30 лет, как эколог Брагина и орнитолог Брагин планомерно и неотступно заняты одним: проблемой сохранения дикой природы региона.

Вокруг этого туго заверчена пружина их научной деятельности, должностные и общественные интересы.

И вот ведь что интересно: в годы, когда отечественная наука кисла в застое, Брагина работала. Причем весьма успешно.

В глушь, в Наурзум!

- Вот ведь странность: городская девочка, отличный университет, да и училась, наверное, хорошо. А работать приехала в такую глушь. Что так?

- Исключительно по собственному желанию. Я вообще – человек решительный, всегда была уверена, что биолог должен поработать в полевых условиях. А в те времена Наурзумский заповедник был совершенно особенным. Он  был единственным заповедником, работавшим от Министерства лесного хозяйства. И за научную работу отчитывался, как НИИ. Мы с мужем четко выяснили, где реально нужны молодые специалисты, где есть работа. Наурзум, в котором в 63-ем сгорел уникальный бор, как раз занимался его восстановлением.

А вообще, это была история. Я со второго курса занималась по индивидуальной программе. Как отличницу, занимающуюся научной работой, меня хотели оставить на кафедре. Научный руководитель вне себя был, узнав о моем решении. Отец… это отдельная история. Моя обеспеченная семья вообще не понимала и сопротивлялась и выбору профессии, и замужеству, и, тем паче, отъезду неизвестно куда.

- Значит, поперек пошли…

- Не из чувства противоречия, а исключительно потому, что была уверена в своей профессии. И вообще, я природу очень любила. Город для меня большой потерей не стал. А вот заповедник… Знаете, когда я туда приехала, одна, поскольку муж был на армейских сборах – это была совершенно растерзанная территория.

С 51-го по 66-ой, а фактически по 70-ый заповедный режим был снят. Уникальный бор выгорел клочками. В 66-ом по постановлению Совмина его взялись восстанавливать. И до того ретиво взялись… Вместо того чтобы грамотно подсаживать сосны на  гарь, гнали вал. План спустили – 100 га леса высаживать ежегодно. Представляете площадь? А гарь реально располагалась кусками по 2-3 гектара. Естественно, распахивали степь сплошняком. Это было совершенно губительно. Ну и…если до того я, как реалист, прикидывала, мол, будет плохо – уедем,  то тут стало ясно: пропадет заповедник.

- И вы начали бороться с планом…

- В ту пору весь научный отдел был – три человека. Из них два – это мы с мужем. Конечно, начали бороться. И ушло на это семь лет. При этом, представьте, каждый, от рабочего до директора, понимал, что вести так посадку – это преступление. Тракторист наш, когда все приостановили, говорил торжествующе, мол, всегда знал, что ерунду делаем. Еще бы не ерунду: более 2 тысяч га посадили, не разбирая, что и где сажать. К 85-му году из них сохранился лишь 41 га. В удовлетворительном состоянии – лишь 8. Посаженные культуры так и не стали лесом. При этом естественным путем восстановились 2 тысячи га бора. То есть природа умно и без всякого вмешательства сделала то, на что люди без толку потратили кучу сил и денег… Во время этих массовых посадок в Наурзуме птицы перевелись.

- В те времена план был похлеще закона. Как же вы с законом «бодались»? Ведь, наверное, требовали остепениться. В порядке партийной дисциплины.

- А я беспартийная была. В самую перестройку уже вступила. Боролись же всеми доступными методами. Анализировали ситуацию, руководству на стол результаты исследований клали… Собственно говоря, директор заповедника через пару лет противостояния начал понимать, что происходит. И пока мы одолевали своими протестами и научными выкладками все структуры, вплоть до министерства леса, в Наурзуме уже потихоньку объемы посадок были снижены.

Выговор за… природу

- Вы считаете этапы жизни по выигранным сражениям…

- По реализованным делам, если точнее. Сражение за прекращение промышленной посадки бора – это веха. А потом была не менее «кровопролитная» битва за прекращение сенокосов в заповедной зоне. Сейчас кажется невероятно, а в те времена – косили, да еще как. В 75-ом году была засуха. Так по распоряжению райисполкомов выкосили весь заповедник, даже тростник на озерах. Птице гнездиться было негде. Наши возражения в штыки принимались: какая там дикая птица, если скотине есть нечего!

- Отстояли?

- В конечном итоге. Но это ведь все годы. А еще была новая война. Это когда территорию заповедника под эгидой борьбы с саранчой стали опрыскивать метафосом. А это такой ядохимикат, от которого не то что насекомое, мышь полевая и птица живой не уходят. Помнится, телефонный запрет  пришел в ответ на нашу отчаянную телеграмму во Всероссийское общество защиты диких животных.

Естественно, нас, трех сотрудников, на ковер. Два часа нам мозги промывали, но даже сейчас не обидно вспоминать. Потому что после этого наконец-то законодательно закрепили запрет на применение ядохимикатов в заповедных зонах.

Самый памятный выговор у меня, кстати, был «за неправильное поднятие вопроса».

- Это за ядохимикаты?

- Это когда строили дачу для тогдашнего первого секретаря обкома партии Демиденко в заповедной зоне. Потом была  целая история с браконьерством. Ведь в Наурзум пострелять дичь местные бонзы и их гости и в советские времена, и позже ездили весьма охотно. Ну и однажды наши ребята накрыли прямо в маточнике, где птица вообще ручная – ее никогда никто там не пугает – целую кучу непростых охотников по колени в дичи.

- Если непростых – значит выкрутились.

- Представьте, не вышло. Скандал был на всю страну, полетели головы немелких начальников, люди сроки получили, правда, условные… нет, как хотите, фамилии не назову. Часть из них и сейчас на виду.

Ну, секрет этого успеха был немного в везении – в группе, которая их взяла с поличным, была экспедиция новосибирских ученых, немного в строгом следовании закона – все юридические тонкости были соблюдены. Ну и потом, когда пошли наезды и обещания разобраться с каждым конкретно, вмешался отец одного из новосибирцев. Он в ЦК работал.

Наука – и в ауле наука

- Слушайте, Татьяна Михайловна, не могу больше, задам нетактичный вопрос прямо сейчас. То, что вы рассказываете – просто как в круто заверченном фильме. Но вы ж при такой активности остаетесь ученым.  Ну как, скажите, в ауле наукой можно всерьез заниматься?

- Не скажу, что легко, но можно. Сейчас вообще проще – Интернет. А тогда…  Поле для исследований и испытаний практически за окном, а книги… Видите ли,  университет дал мне отменную подготовку. Я умела и активно пользовалась всеми доступными  информационными каналами. Поверьте, мы в Наурзуме получали все свежайшие рефераты, журналы специальные со всего мира, по заказу приходила специальная литература. Договор с библиотекой имени Ленина в Москве был, и мы получали оттуда в микрофильмах ту литературу, которую нельзя было высылать. Кандидатскую мы с мужем готовили в Наурзуме.

Несколько тесно мне в Наурзуме стало уже в последние годы, когда я активно сотрудничала с Международным фондом дикой природы, с другими организациями. Не из-за отсутствия литературы, просто задачи пошли уже более глобальные.  Ну, стало тесно – переехала вот в Костанай.

- Раз уж вы жизнь меряете этапами борьбы, то сейчас у вас какой этап на очереди?

- Вот уж никогда так не формулировала свои цели. Я вообще не бунтарь по натуре, я уступчивая, честное слово (смеется). Но, если гадят дело моей жизни – тут не уступлю. Никому и никогда.

Ну, если посмотреть на жизнь с этой точки… В прошлом году, вы помните, наконец-то принято правительственное решение о расширении зоны Наурзумского заповедника. Это этап. И еще какой. Понимаете, до сих пор Наурзумский заповедник  был тремя изолированными территориями – 7, 20 и 60 тыс. га примерно. По всем международным стандартам заповедник в таких границах вообще существовать не может. Животные и птицы должны спокойно  передвигаться по всей площади, а площадь не может быть меньше 160-170 тыс. га. Это закон.

Когда мы только начинали поднимать вопрос о присоединении к заповеднику соседних земель, нас вообще слушать не хотели: мол, это земля сельскохозяйственного назначения, и все тут. Сауар Ерденов, аким района, который первым стал к нам, ученым прислушиваться, как-то спросил: сколько земли надо. Тысяч сто, говорю. Он аж вздрогнул: «Невозможно».

Оказалось, возможно. Сегодня Наурзумский заповедник существует в условиях и границах, которые позволяют развиваться.  Видовое разнообразие повысилось. Лоси появились, рыси. Чем вам не этап? Я честно скажу, горжусь, что мы к этому причастны.

Резерват для чистой жизни

- Ну, а на будущее в голове что держите?

- Уже не держу. Уже озвучила. Наурзумский заповедник, в принципе, готов к тому, чтобы стать природным резерватом. Будем делать все для того, чтобы он им стал.

- Резерват – это когда и люди живут по закону заповедника? Ни промышленности, ни…

- Не все так страшно. Но – однозначно – в этих границах нельзя травить землю ударными дозами ядохимикатов, строить вредные производства. Резерват – это место, где ученые учат людей жить экологически грамотной, правильной, чистой жизнью. В мире это вполне отлаженный процесс. В России десяток резерватов. У нас это,  если все выйдет, будет первый. Но это не скоро. Думаю, лет через десять, да еще по дереву постучать надо.

Кстати, с людьми Наурзума мы уже встретились, объяснили. В принципе, идея понравилась. А в остальном… готовлюсь много работать.

Ольга КОЛОКОЛОВА

версия для печати  
отправить статью по e-mail