ЛЮБИТЬ НЕГОДЯЯ

Увы, некоторые женщины ну просто запрограммированы на любовь к подлецам. Из этого контингента они стараются даже выбрать будущих мужей, не опасаясь возможного проявления дурной наследственности у будущего потомства. Почему-то именно мужской половине тюрем особенно везет на почтовые любовные романы с пост-тюремным продолжением .

У психолога
Под гипнозом удава

Многие женщины, оплакивая свои изломанные каким-нибудь подонком годы совместной с ним жизни, оправдываются, утверждая, что «прежде он был совсем не таким: доброжелательным, внимательным, нежным». Но так ли это было на самом деле? Может быть, они просто были невнимательны или не хотели замечать того, что впоследствии расцвело буйными цветами зла?

Это не так уж и трудно - рассмотреть, что из себя представляет новоявленный  возлюбленный, даже если мужчина жестко контролирует себя, не желая сразу раскрываться своей будущей «жертве». Но по силам ли ему долговременно дурачить думающую, рефлексирующую женщину? Разве только она сама этого захочет. Будет не замечать, что каждый раз, опаздывая на свидания с ней, он врёт, что задержали дела, а сам, не шифруясь, проводит время в компании друзей и проституток. Будет не придавать значения тому, что он нечеловечески равнодушен к ней тогда, когда  ее одолевают болезни. Не говоря уже о проблемах со здоровьем (и не только) ЕЁ родителей, родственников. Будет принимать как должное то, что его вообще не интересует ЕЁ семья, знакомиться с ее родителями он не считает необходимым. И  не будет ей казаться странным круг его друзей и знакомых, среди которых человеческая порядочность подменяется иным «кодексом чести».

Именно так некоторыми особами добровольно избирается участь кролика, обреченного на съедение удаву, покорно идущему ему в пасть благодаря гипнотическому взгляду.

Однако нередки и иные случаи.  Когда женщина трезво осознает недостатки своего партнера, но, тем не менее, кроме него, никого не хочет знать. Часто корни таких пристрастий кроются в детском прошлом слабого пола. Скорее всего,  отец у нее был либо активно-агрессивный самодур, либо жалкий алкаш. По статистике более половины дочерей алкоголиков выходят замуж за таких же, как их синюшные папаши. Почему же так происходит? Казалось бы,  девочки, чье детство было изуродовано благодаря нерадивому родичу, наоборот, должны испытывать ненависть к любому алкоголику. Но все дело в том, что детская психика на подсознательном уровне «списывает» модель поведения родителей, подстраиваясь под нее в дальнейшем. Вот и получается, что в своей жизни каждый из нас разыгрывает один и тот же сценарий, даже если происходит смена действующих лиц.

Можно ли избавиться от навязанного с детства сценария поведения? Возможно, хотя это и нелегко. Так что, если  вдруг кому-то покажется, что  в жизни стало встречаться все больше и больше негодяев, стоит обратиться к психотерапевту.

Но есть и еще одна причина, подталкивающая слабый пол к сожительству и даже браку с негодяем. Традиционно с детства девочкам вдалбливается, что они должны быть мягкими,  женственными, добрыми, хозяйственными, скромными, жалостливыми, уступчивыми, терпеливыми, угодливыми. То есть в целом – СЛАБЫМИ, БЕЗЗАЩИТНЫМИ (расхожее выражение «слабый пол» в славянских языках далеко не случайно). То есть изначально в их сознании насаждается образ жертвы. Именно такие «жертвы» впоследствии и понадобятся тем, кто по жизни играет роль агрессора.

А если девочке приходилось наблюдать сцены сексуального и иного насилия в своей собственной семье? Тогда уже с юного возраста у нее неизбежно сложится определенное отношение и к жизни, и к мужчинам. Последние будут подразделяться ею на две группы, два сорта: тех, КТО подавляет, и тех, КОГО подавляют. Если отец подавлял мать, то дочери может казаться, что своей жертвенностью и любовью она разбудит в своем партнере-агрессоре доброе начало. Вот почему в семьях, где агрессор распускает руки, ему не пытаются противостоять. Но и тратить жизнь на перевоспитание негодяя не стоит. Слишком мал в этом случае процент успеха. 

Сокровенное

Бабочки на огонь

У него был великолепный от Бога штоколовский бас и никакого музыкального образования. Не было семьи, детей, было несколько сотрясений мозга, две ходки  (обе, кажется, за изнасилование) и множество поклонниц. Он умел быть с девушками настолько галантным, что не устояла бы и принцесса Монако. Когда начинал петь под гитару о черной и белой розах, стреляя жгучим плотоядным взглядом вокруг – все женщины были его, даже если они в этот момент находились при мужчинах. Он мог любить параллельно сразу нескольких и не брезговал «групешниками». Самое интересное, что от него теряли голову все подряд – от посудомоек  до доцентов, от тринадцатилетних пигалиц – до обесцвеченных пенсионерок. Причем ни от кого он не скрывал свое тюремное прошлое. Им же оно казалось экзотикой.  

Поразительно то, что его каждая следующая любовная связь, как две капли воды была похожа на предыдущую сюжетно-композиционно. Вслед за эффектным романтическим началом следовала пара ночей цыганской страсти, затем наступал период агрессии, сила которой увеличивалась в зависимости от дозы алкоголя.  Ему нравилось причинять боль своей жертве, он доводил ее до полуобморочного состояния и только потом удовлетворялся сексуально. Понятно, что при этом партнерше было уже не до любви. Некоторые после таких упражнений грозили ему новыми судами, другие искали защиты  в криминальной среде, третьи намеренно распускали слухи, стараясь сделать так, чтобы мир отвернулся от садиста-Казановы.  Но ничего не менялось. Мир знал о сексуальных традициях агрессивного любовника, но посылал ему все новых и новых любительниц постельных приключений. Насмотревшись грубой кассетной порнухи, они летели на экзотического певуна, как летние ночные бабочки на огонь, не реагируя на слухи, пренебрегая рассказами очевидцев и явными темными пятнами его биографии. Он почти не прилагал усилий, чтобы поймать какую-нибудь очередную любопытную в свои сети. Они летели сами, отталкивая друг друга, летели бездумно, не желая замечать губительного  огня. Летели, чтобы …потом пополнить армию недовольных, обвинив при этом… пламя.

Он исчез из Костаная года четыре назад. Пришел ко мне попрощаться глубокой ночью. Сказал, что прямо сейчас уезжает в Россию, потому что «запахло жареным».  Очередная полуживая «бабочка» в очередной раз пригрозила ему «снять побои» и заявить «куда надо». Больше я его не видел. По городу ходили слухи, что он «выплыл»  в Магнитогорске и что его там пыталась найти одна из его костанайских поклонниц, которая, между прочим,  тоскует по нему и по сей день.
Сергей, музыкант 

«Настоящий мужчина»

Я знаю, что наш коттедж, мои бриллианты и меха,  наши иномарки и у.е. – совсем не от честной жизни моего гражданского мужа. Я знаю, чем он занимается, но не скажу об этом,  даже прикрывшись   вымышленным именем.  Я молю бога, чтобы он не попался на зубок ни ментам, ни конкурентам. Я люблю его за то, что он рискует, за то, что сильный, за то, что настоящий мужчина – не хлюпик, не слизняк, не лох.

Мои детство и юность прошли в нищете. Мама – библиотекарь, папа – грузчик.  Дома сосиски – по большим праздникам, в будни изредка – кусочек ливерки с картофелиной, сваренной в мундире, чтобы было меньше от нее отходов.  В школе я завидовала хорошо одетым девочкам, в колледже - тем, кто мог себе позволить оттянуться в каком-нибудь кабаке или на дискотеке. У меня не было копеек даже на проезд. И вдруг в двадцать лет моя жизнь круто изменилась. Летом того года я познакомилась на нашем городском пляже с… назову его Рахимом. Он вышел из воды и уверенно сел рядом со мной. Потом выяснилось, что его БМВ осталась на том берегу Тобола, а он переплыл реку, чтобы освежиться. В общем, мы задружили. У меня появились деньги, и я стала реже ходить пешком, а через месяц переехала к Рахиму. Его апартаменты с камином и техникой видеонаблюдения  сразили  наповал. А когда я увидела бар с настоящим «Наполеоном», «Метаксой» и еще бог весть  чем, решила – сделаю все, чтобы к моей прошлой золушкиной жизни не было возврата. Я была влюблена, счастлива, беззаботна.

Так продолжалась до тех пор, пока один из его немногих друзей как-то по пьянке  не сообщил мне, что в любой момент мой любимый может оказаться за решеткой. Конечно, у меня был шок. Я сразу попыталась возненавидеть Рахима, представляя, как он с дамским капроновым чулком на голове грабит банки, убивая кассиров. Тогда я демонстративно ушла опять жить  в родительскую лачугу. Правда, хватило меня всего лишь на неделю. В конце концов, я убедила себя в том, что люблю его как человека, а не как криминальный элемент. Что жить честно – это жить в нищете, как мои родители, что сама наша жизнь  подталкивает к криминалу бесконтрольным ростом цен  и низкими «правильными» доходами. В общем, я ощутила себя декабристкой: мой любимый на пороховой бочке, а я, верная подруга,  рядом с ним и в радости, и в горе. Чем и горжусь.
Рамиля.

СЛЕДЫ  ЛЮБВИ  -  ФИНГАЛЫ

Самые яркие воспоминания моего детства – мамины синяки. Из-за них она по неделям не могла появиться в школе, где преподавала музыку. Они появлялись на ее лице,  руках, ногах не реже одного раза в месяц. Я тогда начинала смазывать их какими-то кремами, наблюдая, как ежедневно меняется  цвет: сначала еле заметный розоватый при отеках, затем черно-лиловый, синий, желтый…

Мой папа – афганец. Мама говорила, что он слишком много в жизни повидал и испытал. В том числе и контузию. Папа никогда не был слабаком. Драться всегда для него было в удовольствие. Он с детства занимался силовыми видами спорта, накачивая мышцы. Был уверен, что  в жизни чего-то может добиться только сильный и бесстрашный мужик. В 18 лет он был первый раз осужден за драку. Отбыв срок, нашел тех, «кто его посадил» – и снова сел. Тогда-то и познакомился с мамой, которая в составе агитбригады приехала как-то в зону с концертом. Они начали переписываться. А потом все получилось прямо по Шукшину, как в фильме  «Калина красная».  Мама к концу папиного срока пригласила его в гости. Получив освобождение, он пришел, да так и остался. Родилась я тогда, когда папа уже служил в Афгане. А потом у нас начался  бесконечный фильм ужасов с мамиными истериками, разбитой посудой и мебелью, следами крови на полу, стенах, потолке…  Стоило папе выпить рюмочку – и все начиналось опять. К моим 16-ти годам у мамы четыре раза был переломан нос, отбиты печень и почки,  раз двадцать разбивались брови и не только они. Во время дебошей я забивалась куда-нибудь в угол, когда была совсем малышкой;  став взрослее – удирала из дома.

Мне было жалко маму, а она все время убеждала меня в том, что надо жалеть отца. Моя набожная мама была уверена в том, что в папу время от времени вселяется бес, которого он сам изгнать из себя не в состоянии. В нашей семье никогда не стоял вопрос о разводе, хотя на нем настаивали родственники, соседи.  Мама считала, что только ей и удастся освободить папу от происков беса. А может, она полагала, что лучше, если он будет чесать кулаки дома, чтобы снова не попасть в тюрьму?

Год назад мамы  не стало. Я так толком и не знаю, отчего она умерла, попав в больницу на «скорой» из-за какого-то приступа. В это время я уже жила в городе и училась в колледже. После похорон папа стал больше пить и водить в пустой дом целый рой каких-то женщин. Сейчас я не общаюсь с ним, но знаю, что живет он опять с какой-то учителкой, и что ИЗРЕДКА, как и у моей мамы, с ее лица сходят синяки.  
Светлана, студентка

Полосу подготовила Любовь ЛИ      

версия для печати  
отправить статью по e-mail